За ужином Третьяк рассказал свою немудрёную биографию. Как было понятно, третий сын в крестьянской семье, только два старших брата были старше почти на двадцать лет. Отделились они давно и когда умерли родители Третьяка, братья уже обросли семьями, в которых Третьяку не нашлось места. Нет, братья его не выгоняли, живи в семье. Но племянники и племянницы, частью старше Третьяка, с удовольствием подшучивали над ним, а невестки возмущались дармоедом. Возможно, сказался и возраст, тогда Третьяку было всего 13 лет, время сомнений и исканий. Плюнул он на всё и подался в соледобытчики, благо жил недалеко от Соли Камской. Там его хватило ненадолго, замучили соляные язвы. Напросился в подмастерья к кузнецу, у него понравилось. Вместе с кузнецом и поехал на Выселки, куда их позвал Скор.
- А отчего тебя так Скор невзлюбил?
- Так из-за Владки всё. Её Слад обхаживал, а она ко мне повернулась. Вот Слад и завидует. Били они меня, да потом Владка узнала и запретила меня трогать.
- И её послушали?
- Попробуй её не послушай, она сродственница купца Окуня.
- А чего так с железом получилось?
- Тут вот какая моя задумка - хочу я такое железо сковать, чтобы гнулось и не ломалось. Слышал я, будто в дальних краях куют такие клинки, которыми опоясаться можно, а потом они распрямляются, как не бывало. Я уже два года состав подбираю, да не выходит никак. То гнутся, то ломаются.
Долго ещё рассказывал Третьяк о своих опытах, слушал его Белов и прикидывал, что делать с этим умельцем.
Когда костёр прогорел, обмазал Белов налима глиной и закопал в кострище. После чего легли спать. Белов укрылся одеялом, а Третьяк берёстой.
Дождя ночью не было, но проснулся Белов не столько от холода, сколько от сырости. Рядом ворочался Третьяк, стуча зубами. Одеяло Белова вымокло от росы, как будто из воды достали. Белов огляделся, уже светало, похоже, не уснуть. Достал запеченного налима из кострища. Подбросил берёсты, сушняка и раздул из углей небольшой костерок, чтобы только отогреться. Пока всё разгоралось, сходил на берег, умылся и вытащил донку, она была пустая. Вернулся к костру, Третьяк уже сидел у костра и согревался. Оба позавтракали печёным налимом и, затушив костёр, сели в лодку.
Белов снова сел за вёсла, быстро согрелся и, глядя на стучавшего зубами Третьяка, поменялся с ним местами. Потом и Третьяк согрелся, а Белов замёрз. Так они и менялись местами, пока не взошло солнце и стало припекать. С этого времени грёб только Белов, спешивший вернуться домой. По течению, да ещё на вёслах, до устья Сивы они доплыли ещё до полудня. Приковав лодку к знакомому причалу, Белов насыпал в небольшой мешок пару килограммов соли и поднялся к селенью. Мужчин в домах не было, вышли их жёны, а ребятишки позвали старика, говорившего ранее с Беловым.
Белов поздоровался, поинтересовался, всё ли в порядке, где мужчины. Старик, которого Белов понимал сейчас значительно лучше, ответил, что всё в порядке, мужчины на охоте. Долго разговаривать Белов не стал, отдал мешочек с солью, по-соседски, мол, да ушёл.
Вверх по Сиве плыть стало труднее, до устья Бражки Белов грёб сам. Потом, на узкой Бражке, за вёсла сел Третьяк, а Белов рулил, держась глубоких мест. Он решил обязательно добраться домой. Ночевать на берегу очень не хотелось, вспомнилось здешнее изобилие зверей, проказница память, как всегда не к месту, подсунула воспоминание о мелькнувшем в камышах тигре. Поэтому плыли без обеда. Когда Третьяк вымотался вконец, Белов снова сел за вёсла. И к тому моменту, когда солнце зацепилось краем за Липовую гору, лодка причалила к родному (уже родному!) берегу.
Приковав лодку, оба путника с мешками пошли к дому. Никаких следов вокруг дома Белов не заметил. К удовольствию Белова, дом был закрыт изнутри, а на стук вышла Лариса, причём не просто вышла, а сначала посмотрела с чердака. Её осторожное поведение очень порадовало Белова. Отправив Третьяка за остальной солью, Белов сел ужинать вместе с Третьяком, которого познакомил с Ларисой. В дом Третьяка он решил пока не пускать, постелил ему в террасе, а кур выпустил в чулан, насыпав им корма и поставив плошку с водой. Чтобы не пугать Третьяка, фонарь Белов не включал, поужинали в террасе в сгущавшихся сумерках. Измотанный Третьяк уснул сразу. Белов, заперся в доме и долго не уснул, наслаждаясь Ларисой, как и она Беловым.
Утром всё обошлось как нельзя спокойней. После завтрака, Белов рассказал Третьяку свою версию о том, что раньше жил в другом краю, где умеют очень много. Но друзья его пропали, а сам он остался один в этом доме. Знания есть разные, но одному трудно эти знания использовать. К тому же сам Белов не кузнец и с железом работает плохо. Поэтому Белов предлагает Третьяку жить с ним на правах младшего родича.
Третьяк даже не ожидал такого счастья, он просто захлебнулся в благодарности. А Белов не стал её ждать и перевёл всё в практическое русло. Они обошли посадки, которые Лариса содержала в порядке. Белов показал Третьяку, как ставит сети, а затем все вместе занялись прополкой. Третьяк оказался смышлёным, впрочем, странно крестьянскому сыну не уметь полоть. Работали они на прополке и окучивании до вечера, Белов постоянно разговаривал с Третьяком, специально вставляя в разговор побольше русских слов, решив для себя окончательно говорить только по-русски, не усваивать местные диалекты.
Приведя в порядок посадки, в которых Третьяк узнал только капусту и репу с редькой, да горох с бобами, Белов решил заняться строительством. Благо таскать вдвоём брёвнышки не в пример удобнее. Необходимость в курятнике не просто назрела, она напахла. За один день куры основательно загадили чулан, к тому же Белов опасался за их здоровье.